иллюстрация к византийскому благочестию

Наконец, закончила перевод поэмы Льва Математика и Философа "Иов, или О беспечалии и терпении". Много думала.

638 строк. После восхваления Иова говорится о разных отношениях к скорбям, какие есть. Поминаются Гераклит и Тимон. Затем до стк. 215 пересказывается история Иова. Причем жена Иова в поэме рассуждает не как иудейка, а как гречанка: упоминает Эндимиона, называет солнце Гиперионом и вспоминает об астрономии и созвездиях. Затем до конца поэмы идут благочестивые рассуждения о том, как относиться к скорбям и к благоденствию и земному счастью, в частности, в виде ответов на возражения и сетования воображаемого собеседника.

Цитируются или упоминаются в качестве примеров Фалес, Ксенофонт, Зенон, Сократ, Спарта и Ксеркс, Антисфен Афинский, Платон, сицилийские тираны Дионисий и Дион, Артаксеркс и Оронт, Крез, Поликрат, Астиаг, Сарданапал, Анакреонт, Кратет, Музоний.
Поминаются Тифон и Эос, Гея и Амфитрита (символы земли и моря), Мойра, сады Адониса. Загробный мир называется не иначе как Аидом. В качестве выражения радости приводятся вакхические возгласы "Эвоэ, эван!" Виноградник символически назван Дионисом.
Правда, вспоминаются и христианские персонажи: Давид, Авраам, 40 мучеников, Маккавейские мученики, апостол Павел, но в общей сложности это занимает всего ок. 60 строк, т.е. где-то 11-ю часть поэмы и где-то 8-ю от собственно увещательно-толковательной ее части.

Позабавил финал поэмы. После всех увещаний не привязываться к земному счастью и имуществам и даже радоваться, когда имущества лишился, т.к. лишился с ними и забот и страхов итп, поэма оканчивается такой молитвой:

Христос Слово!
О, не давай никому никакой Ты безудержной скорби,
Не уязвляй ею разум наш неодолимо,
Но безмятежней переплыть это море подай нам,
И во обителях там водвориться бесскорбных!
Если же муж ни один не пройдет через Атлас безводный,
То обладать нам позволь кое-чем из богатств и имений,
И чем-нибудь из того, что способно ослабить несчастья!

Нуачо ))

В общем, полное ощущение, что поэма написана для людей, привыкших обращать ум в образах античной эллинской культуры, а отнюдь не христианской. Точнее, христианской тоже, но эллинская им явно ближе, известней и понятней. Т.е. эти люди явно знают куда лучше истории с перстнем Поликрата или жизнь философов по Диогену Лаэртию, нежели жития христианских святых или святоотеческую экзегетику.

И тут я задумалась: а почему, собственно, византийские интеллектуалы (для которых, очевидно, Лев и писал) не могли быть именно такими? Ведь школьное образование строилось фактически полностью на сочинениях эллинских авторов и античных философов. Ну, разве что с прибавлением Григория Богослова, но тот тоже очень любил всякие античные аллюзии. То есть именно эллинскую культуру люди впитывали с детства в школе, все эти аллюзии, истории, имена, образы, метафоры. Жития святых и творения отцов Церкви, которыми мы обладаем, пусть даже в большом числе рукописей (хотя и это не всегда далеко), были прежде всего чтением монашеским. В миру тоже читали церковные книги, конечно, и Псалтирь с Новым Заветом, но еще читали философов, хотя бы во флорилегиях, поэтов, античные романы, эпиграммы, историков.

И вот, мы имеем такую поэму об Иове. 9 век. Убери оттуда Иова и еще несколько десятков строк, и получим чисто эллинское - а точнее, общечеловеческое, а отнюдь не христианское увещание к терпению скорбей. Так-то! :) Византийцы нифига не парились насчет того, чтобы употреблять примеры и образы, взятые из книг "нечестивых язычников" и из светской литературы, а не из отцов Церкви. Не то, что нынешние благочестивцы, которые на все нецерковное готовы плеваться.