Дом на окраине (окончание)

[mon_kassia]

…25 августа около полудня на форум Константина со стороны Милия въехала группа из десяти всадников. Возглавлял ее молодой человек верхом на вороном жеребце в позолоченной и усыпанной драгоценными камнями сбруе, одетый в лиловый скарамангий, затканный золотым узором из грифонов, узкие белые штаны и белый с фиолетовой каймой плащ, расшитый золотыми крестами в обрамлении виноградных лоз. Его спутники представляли собой зрелище несколько странное: трое из них, красивые высокие юноши лет двадцати, в белой одежде, с мечами у пояса, ехали на гнедых конях с белыми звездами во лбу; всаднику на серой в яблоках кобылице, одетому в черный плащ с капюшоном и черную тунику, было уже явно за сорок, и он мог бы быть принят за монаха, если б его туника не оканчивалась выше колен, открывая ноги в ярко-зеленых штанах; еще четверо, в возрасте от двадцати до тридцати лет, ехали на черных ослах и словно бы взялись перещеголять попугаев, настолько их одеяния были пестры и ярки; наконец, последний всадник, оседлавший большого белого мула, толстяк неопределенного возраста, был одет в грязно-коричневый изодранный плащ и шикарную златотканую тунику до колен, из-под которой торчали голые ноги в высоких ярко-синих сапогах, украшенных крупным жемчугом, на его пухлом розовощеком лице едва торчал широкий приплюснутый вздернутый нос, под которым расплывались в улыбке мясистые красные губы, тогда как несоразмерно маленькие глаза походили на щелочки, а крупный кадык и висячий подбородок довершали сходство со свиньей. Подъехав к зданию Синклита, молодой человек некоторое время молча разглядывал выставленный возле него в мраморной нише большой портрет, на котором были изображены чрезвычайной красоты женщина, три девушки, самая красивая из которых выглядела чуть взрослее остальных, и хорошенький мальчик, которому нельзя было дать больше десяти-одиннадцати лет, — все в царских одеяниях и коронах.
— Ну, Клеопа, что ты теперь скажешь? — повернувшись, спросил молодой человек у своего монахообразного спутника.
— «Раскаиваюсь в прахе и пепле!» — воскликнул тот, виновато склоняя голову. — Я просто не присматривался… Конечно же, портрет давно пора заменить!
— Думаю, он не соответствовал действительности даже два года назад, когда был написан: вряд ли я в двенадцать лет выглядел этаким воробышком! Однако кое-кому очень хочется представлять меня подданным как малосмыслящего ребенка… — молодой император снова взглянул на портрет, изображавший его вместе с матерью и тремя коронованными сестрами-августами, и чуть нахмурился.
— Бабы любят выглядеть моложе, чем есть, — пробурчал бородач в немыслимом красно-сине-розовом плаще и бело-голубом скарамангии, поглаживая по шее своего осла, — Но художник, видно, забыл, что не все, кого он рисовал, — женщины.
— А может, это потому, что евнух нашел и живописца-евнуха, гы-гы! — подал голос второй «попугай».
— О-о, я знаю, как можно выйти из положения! — вмешался третий. — Если этот мазила любит молодить образы, надо дать ему первообразом вот эту прекрасную статую! — все обернулись туда, куда он простер руку, а он с улыбкой продолжал. — Ручаюсь головой, что в таком случае у него получится как раз то, что надо!
— Оно, пожалуй, и неплохо, — подал голос толстяк на муле, в то время как император развернул коня и подъехал к статуе своего отца, а за ним подтянулась и остальная свита, — оно очень даже неплохо, но боюсь, что не удастся добиться нужного сходства. Ибо как Соломон превзошел всех людей, в том числе и отца, в мудрости, так и наш государь красотой затмил…
— Заткнись, Свин! — глянул на него Михаил, однако было видно, что услышанное ему польстило.
Он действительно был похож на отца: такой же высокий и статный, черноволосый, с большими темными глазами и прямым носом, но лицо его было округлее, с менее жесткой линией подбородка; в то же время в этой красоте было что-то от дикого животного, что-то своевольное и неукротимое, напоминавшее об огне, незаметно тлеющем в углях, но готовом вспыхнуть в любой момент… Свойственная его деду театральность манер проявилась в нем с гораздо большей силой: если покойный Михаил часто «представлялся», но всегда нарочито, так что было видно, что он играет, то его внук словно бы немного «играл» всегда, и это не было сознательно избранным поведением, — театральность была свойственна ему от природы и играла для него ту же роль, что сдержанность для его отца, позволяя скрывать свои истинные мысли и чувства. Когда же юный император начинал «представляться» сознательно — о, тогда даже зрители, не приходившие от этого в восторг, не могли не оценить таланта василевса. Михаилу не раз удавалось обезоруживать таким образом и своих воспитателей, и Феоктиста, и мать, и сестер: с одной стороны, он легко мог остановить поток нравоучений или укоров какой-нибудь внезапной шуткой или выходкой, с другой — благодаря этому он выглядел взбалмошным ребенком, каковым окружающие и считали его, в то время как он тихонько взрослел, внимательно глядя вокруг, наблюдая, замечая, оценивая, делая выводы... Философ Константин не мог пожаловаться на его усердие: юный василевс прилежно учился, легко запоминал прочитанное, на два счета решал математические и геометрические задачи, знал звездное небо, почти как свои пять пальцев, мог с любого места продолжить наизусть не только обе поэмы Гомера, но и почти любую трагедию Еврипида или Софокла, а когда начинал декламировать слово святителя Григория на Пасху или Рождество Спасителя, слышавшие не могли удержаться от аплодисментов, — однако для своего удовольствия он никогда не открывал философских трактатов или богословских сочинений, но предпочитал Аристофана и Менандра, Феогнида и Мелеагра; гораздо больше свободного времени, чем когда-то отец, он тратил на езду верхом или на колеснице, игру в мяч и метание копий и ножей. Писать церковные гимны его не тянуло, зато он с легкостью сочинял эпиграммы на все случаи жизни и на любых людей, и там, где Феофил предпочел бы покарать или сказать жесткое слово, Михаил высмеивал и шутил, часто весьма ядовито, а иной раз и грубо, что же касается подобранных им шутов, которых он в последний год почти всегда держал при себе, особенно во время прогулок по Городу или на охоте и прочих развлечениях, то они и вовсе мало стеснялись в выражениях…
— Как бы то ни было, портрет давно надо заменить, да и не только здешний, — император обвел глазами своих спутников. — Вот скажите-ка, как мне убедить кое-кого из моих незаменимых и трудолюбивейших подданных в том, что я уже взрослый человек, которого не подобает изображать желторотым птенцом? Возглавить военный поход? Кого-нибудь убить? Завести любовницу?
— Последнее для евнуха будет наиболее убедительно! — уверенно заявил Свин, надувая щеки.
Все рассмеялись — «попугаи» во всё горло, остальные более сдержанно.
— Только повели, государь! — закивал один из «попугаев». — Мы живо найдем! Какую прикажешь — белокурую, темненькую? Сегодня же готовы представить на выбор!
— Ты скор, — усмехнулся император, — как вода в сточной трубе!.. Темненькими я, знаешь ли, с самого детства окружен, и вряд ли кто из таковых перещеголяет красой мою старшую сестрицу. Да и одна белокурая передо мной тоже с младенчества маячит. Так что и те, и другие мне уже примелькались… — он скользнул взглядом по густой, цвета спелой пшеницы, шевелюре одного из сопровождавших его кандидатов. — Вот разве что рыженькую…
«Попугаи» переглянулись и озадаченно умолкли: ни среди кувикуларий, которые буквально наводнили Священный дворец, обслуживая четырех август, ни среди знакомых им танцовщиц рыжих не было. Свин тем временем рассеянным взглядом оглядывал кандидатов, хранивших молчание и зорко смотревших по сторонам, как бы кто посторонний не приблизился к августейшему больше, чем следует. Впрочем, их задача значительно облегчалась тем, что юный василевс в этот день совершал выезд без знаков отличия — ни пурпурных сапожек, ни красной сбруи; он нередко выезжал подобным образом, чтобы не обращать на себя лишнего внимания и иметь больше возможностей наблюдать за городской жизнью и нравами.
Император оглядел своих спутников и расхохотался:
— Да вы, я вижу, всерьез задумались над тем, как мне девицу найти? Забудьте, друзья! Мне еще нужно философию учить!
— А бабы и любовь к мудрости несовместимы! — возгласил Клеопа.
Михаил улыбнулся.
— Не совсем так, о мой премудрый наставник. Если верить Антисфену из Афин, любовниц заводить можно, но только уже став философом. Ведь, по его словам, «только мудрец знает, кого стоит любить». Так что с любовью придется обождать!