к вопросу о византийском Возрождении
Jun. 20th, 2008 12:44 pmИменно эпоха Возрождения дала миру целый ряд выдающихся индивидуальностей, обладавших ярким темпераментом, всесторонней образованностью, выделявшихся среди остальных своей волей, целеустремленностью, огромной энергией... И дело, разумеется, здесь не в том, что по случайному стечению обстоятельств XV и XVI века оказались столь богатыми крупными дарованиями, дело тут в самой установке общественного сознания, которая способствовала формированию "ренессансного человека". ... Такие ученые, как Р. Гроссетет, Р. Бэкон, Фома Аквинат, ... были людьми не менее одаренными и не менее образованными, чем Леонардо да Винчи или Леон Альберти. Но у них было совсем другое самосознание, поскольку иной была общая культурная атмосфера их эпохи: они не стремились всех превзойти, это не было их сознательной целью, как в XV в....
...стремление Альберти к разностороннему образованию и всестороннему развитию личности не в последнюю очередь подогревалось желанием "всех превзойти" - и не только в одном каком-нибудь искусстве или науке, но именно в разносторонности, в умении все сделать и все познать.
(П. П. Гайденко, "Эволюция понятия науки")
Фотий был протоспафарием и протоасикритом, когда его сделали патриархом Константинопольским. Этот Фотий был не низкого и темного происхождения, но напротив - из семьи благородной и знаменитой, и его считали достойнейшим уважения за знание и понимание вещей мира сего. Грамматику и поэзию, риторику и философию, и даже медицину, и чуть ли не всю мирскую ученость он постиг так, что полагали, что он не только превосходил всех людей своего времени, но даже мог соперничать и с древними. Все соединилось в нем - природные дарования, пыл и богатство, благодаря которому все книги стекались к нему, - а превыше всего любовь к славе, которая заставляла его проводить за чтением дни и ночи. И поскольку он должен был, увы, добраться и до Церкви, он с усердием предался изучению соответствующих трудов. Чтобы говорить, как Богослов, он не знал неведения - вещи, недостойной его учености. Ибо он не хотел принять во внимание, что "если кто хочет быть мудрым в мире сем, тот да станет безумным, чтобы стать мудрым". Он не избрал пути смирения, который верно ведет к благодати Божией и к истинной мудрости; он не согласился обратиться и стать, как дитя, коего есть Царствие Божие, по слову Господа; он также не восхотел утрудить свою душу и углубить свой дух через полное подчинение, как того хочет Господь, и через смиренное поведение, чуждое суетных почестей, чтобы через бесстрастие достичь того камня, который есть Христос, и положить на Нем неколебимое основание веры, и чтобы через добрые дела соделать самого себя пристанищем мудрости. Нет, не там были помыслы этого мудреца, ему было далеко до этого, и ничего из этого не всходило ему на ум.
(Никита Пафлагон, "Житие св. Игнатия Константинопольского" - вот, писал человек в поношение св. Фотию, а вышел почти панигирик :))
Между прочим, про Фотия не вспоминают эти пишущие о развитии науки. А зря ведь. А еще были Иоанн Грамматик, Лев Математик, Кассия с ее "не дай мне зависти, Христе, до смерти, но дай мне зависти достойной быть"...
...стремление Альберти к разностороннему образованию и всестороннему развитию личности не в последнюю очередь подогревалось желанием "всех превзойти" - и не только в одном каком-нибудь искусстве или науке, но именно в разносторонности, в умении все сделать и все познать.
(П. П. Гайденко, "Эволюция понятия науки")
Фотий был протоспафарием и протоасикритом, когда его сделали патриархом Константинопольским. Этот Фотий был не низкого и темного происхождения, но напротив - из семьи благородной и знаменитой, и его считали достойнейшим уважения за знание и понимание вещей мира сего. Грамматику и поэзию, риторику и философию, и даже медицину, и чуть ли не всю мирскую ученость он постиг так, что полагали, что он не только превосходил всех людей своего времени, но даже мог соперничать и с древними. Все соединилось в нем - природные дарования, пыл и богатство, благодаря которому все книги стекались к нему, - а превыше всего любовь к славе, которая заставляла его проводить за чтением дни и ночи. И поскольку он должен был, увы, добраться и до Церкви, он с усердием предался изучению соответствующих трудов. Чтобы говорить, как Богослов, он не знал неведения - вещи, недостойной его учености. Ибо он не хотел принять во внимание, что "если кто хочет быть мудрым в мире сем, тот да станет безумным, чтобы стать мудрым". Он не избрал пути смирения, который верно ведет к благодати Божией и к истинной мудрости; он не согласился обратиться и стать, как дитя, коего есть Царствие Божие, по слову Господа; он также не восхотел утрудить свою душу и углубить свой дух через полное подчинение, как того хочет Господь, и через смиренное поведение, чуждое суетных почестей, чтобы через бесстрастие достичь того камня, который есть Христос, и положить на Нем неколебимое основание веры, и чтобы через добрые дела соделать самого себя пристанищем мудрости. Нет, не там были помыслы этого мудреца, ему было далеко до этого, и ничего из этого не всходило ему на ум.
(Никита Пафлагон, "Житие св. Игнатия Константинопольского" - вот, писал человек в поношение св. Фотию, а вышел почти панигирик :))
Между прочим, про Фотия не вспоминают эти пишущие о развитии науки. А зря ведь. А еще были Иоанн Грамматик, Лев Математик, Кассия с ее "не дай мне зависти, Христе, до смерти, но дай мне зависти достойной быть"...